Офисный планктон вымирает ...

Мою знакомую Лену всегда называли крутой. В двадцать лет она зарабатывала больше папы-инженера и ездила отдыхать за границу. В двадцать пять купила машину.

В тридцать начала присматривать квартиру — да, в ипотеку, да, на окраине, но зато большую и свою собственную.

Замуж Лена не стремилась: идеал не встретила, а «пивного брюха на диване» ей не хотелось. Больше всего Ленина прекрасная жизнь поражала ее папу: разве может секретарша, пусть даже со свободным английским, зарабатывать такие деньжищи?
Не секретарша, а личный помощник большого начальника в иностранной компании, не обижалась Лена и покупала папе на дачу очередной культиватор.

Год назад иностранная компания осознала, что кризис не тетка, пора экономить. Обнаружилось, что большой иностранный начальник вполне в состоянии собственноручно подставить чашку под сопло кофеварки, встретить семью, прилетевшую из Бостона, и забрать свои костюмы из прачечной. Лену уволили.

Теперь она сидит дома и смотрит «Аббатство Даунтон». Деньги, которые по случаю увольнения выплатила Лене законопослушная иностранная компания, давно проедены. Машина продана. Мастерица в дорогом салоне красоты, который Лена исправно посещала последние десять лет, переведена в режим ожидания. Не то чтобы Лена не могла найти работу, но только ездить за тридцать тысяч в Выхино — это для Лены все равно что выйти замуж за «пивное брюхо на диване». Недостойно и вообще пораженчество.

Последние двадцать лет поколение нынешних тридцатилетних описывало жизненные итоги своих родителей выражением «не вписались в рынок». Снисходительно говорили, что, оставшись без работы в 90-е, папа-инженер не сумел откопать в руинах СССР великие возможности. Вскормленные недорогими автокредитами и дешевыми турецкими отелями «все включено», офисные клерки со смутным образованием и профессией типа «криэйтор пиар-направления по работе с корпоративными клиентами» и не представляли, что когда-нибудь повторят судьбу «невписавшегося» поколения.

Что ж, время пришло. Одновременно с повсеместным сокращением расходов набирает силу новый социальный тренд: я слишком хорош для этой работы. Герой нашего времени вовсе не молодой оппозиционер прогрессивных западных взглядов. Герой нашего времени — это 35-летний менеджер с высшим экономическим и свободным английским, лежащий на более или менее минималистичном диване и качающий «Игры престолов» в оригинале. В активе у него диплом невнятного постсоветского вуза, годы работы на еще менее внятной работе в богатой компании и амбиции Дональда Трампа. Менеджер, уволенный по сокращению, вяло просматривает предложения на профильных сайтах и закрывает те, что кажутся ему «шагом назад». Менеджер ждет.

Он, как когда-то его родители, отказывается верить в то, что его время прошло. Что он больше никому не нужен. Нужны штукатуры, няни, автослесари. А он — нет. «Все теперь стараются пристроить своих, — грустно вздыхает Лена. — У тех, кто в 90-е зарабатывал деньги, подросли дети».

Да нет, дорогой «менеджер», дети тут ни при чем. Просто тот, кто зарабатывал в 90-е, в двухтысячных научился наконец считать деньги. И больше не хочет и не может содержать армию недееспособных дармоедов, которых легко заменяет один мощный компьютер и один по-настоящему профессиональный сотрудник.

Офисный планктон умирает как класс. Медленно угасает в ожидании чуда — высокооплачиваемой работы, на которой можно не работать. Пойти слесарем? Мне, выпускнику РГГУ, десять лет отработавшему в пиаре? Никогда. Лучше умереть на диване, чем жить в автосервисе.

И была бы в этом своеобразная драматическая красота, совершенство витков исторической спирали. Если бы не одно «но». Когда без работы осталось поколение наших родителей, начали рушиться гидроэлектростанции и падать ракеты. А ухода «криэйторов» никто и не заметит. Кроме них самих, которым лет через двадцать их успешные дети — а кризис когда-нибудь закончится! — снисходительно скажут: вы просто не вписались в рынок.